В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ, Москва), в личном фонде известного писателя и поисковика С.С.Смирнова (фонд № 2528) отложилось письмо, полный текст которого мы приводим ниже с минимальными нашими комментариями:

«Дорогой Сергей Сергеевич!

   Ваши рассказы по телевидению о героизме воинов Советской Армии волнуют всех советских людей. Молодёжь и старики слушают Вас с большим вниманием и волнением. Советские люди выносят Вам самую сердечную и тёплую благодарность за Ваш большой и очень полезный труд.

   12 апреля 1965 года Вы передавали рассказ о героическом подвиге лётчика-истребителя 33 ИАП Гудимова Степана Митрофановича, совершившего первый таран немецкого самолёта «Ю-88» в 5 час[ов] 35 мин[ут] 22 июня 1941 года западнее аэродрома Пружаны.

   Этот факт подвига я подтверждаю потому, что мне пришлось быть свидетелем этого воздушного боя. Разрешите мне передать Вам краткие подробности этого воздушного боя.

   Внезапность нападения немецких войск на нашу страну принесла немало сложных и тяжёлых ситуаций в наземную и воздушную обстановку первых часов начала войны. Многим офицерам и воинам Советской Армии пришлось принимать на себя самые сложные и ответственные задачи на организацию боя, на отражение немецких фашистов при отсутствии непосредственных начальников и старших командиров. Так, например, командир АЭ [здесь и далее – авиационная эскадрилия] капитан Сантимов взял на себя роль ком[анди]ра 74 ШАП [здесь и далее – 74-й штурмовой авиационный полк] майора Васильева, командир АЭ ст[арший] л[ейтенан]т Нюнин Иван Михайлович в первые часы войны возглавил 33 ИАП [здесь и далее – 33-й истребительный авиационный полк], а мне лично пришлось выполнять функции командира сборов курсов командиров авиазвеньев [здесь и далее – авиационные звенья] на аэродроме Пружаны.

   Прежде, чем приступить к описанию воздушного боя, я вынужден внести некоторую ясность в обстановку, которая сложилась до вылета авиазвена ст[аршего] л[ейтенан]та Нюнина.

   В субботу, 21 июня 1941 года, закончив занятия с командирами авиазвеньев сбора, я собрался ехать домой в Пружаны. В эту минуту поступило приказание из высшего штаба на имя командира сбора. Приказание гласило: немедленно привести самолёты в боевую готовность (не точно, но в таком духе). Связист с этим приказанием обратился ко мне.

   - Я здесь посторонний человек и не имею никакого права вмешиваться в дела командования сбора. Вручите приказание командиру или начальнику штаба сбора, - ответил я.

   - Их нет на аэродроме. Час тому назад они уехали домой в Кобрин, - сказал один из лётчиков.

   - Тогда вручите их заместителям, - посоветовал я.

   - Их тоже нет, - ответил грустно связист.

   Тут я, откровенно говоря, растерялся и не знал, как мне лучше поступить. Понимая важность приказания и всю ответственность с вытекающими отсюда серьёзными последствиями, я не мог остаться в стороне. То ли потому, что мне было жаль командование сбора, которое могло понести суровое наказание, то ли потому, что меня мучила совесть офицера в звании капитана, которая взяла верх над моим эгоизмом. А эгоизм шептал мне на ухо: «Брось всё и езжай домой к семье! Ты здесь – совершенно посторонний человек, не входящий в боевой состав этих авиачастей. Это – не твоё дело!».

   Действительно, я был посторонний человек на аэродроме Пружаны, потому, что я входил в боевой состав 74 ШАП, а он находился на аэродроме Малые Взводы. А я с семьёй жил в Пружанах, находясь в отпуску.

   Однако я решил задержаться на аэродроме Пружаны. Шла вторая половина дня. Я отдал распоряжение инженеру сбора товарищу Елпову: «Привести самолёты в боевую готовность!». С этой минуты я фактически вступил в роль ком[анди]ра сбора. Елпов хорошо знал меня по совместной службе в 74 ШАП – он был ст[аршим] техником авиаэскадрилии, а я – штурманом авиа[ционного] полка. Елпов выполнил моё приказание и через 30 – 40 м[инут] доложил мне о боевой готовности самолётов.

   Не успел я доложить в штаб авиадивизии [Здесь и далее - 10-я смешанная авиационная дивизия Военно-Воздушных Сил Белорусского Особого военного округа] о выполнении приказания, поступило второе распоряжение, отменяющее боевую готовность – «Отбой!». После чего, точно град в ясную погоду, посыпались распоряжения из высших штабов, противоречащие друг другу. Одни твердили: «Привести самолёты в боевую готовность!», вторые – «Подготовиться к учению!», а третьи дублировали отбой. Пошла такая неразбериха…

   Уже наступили вечерние сумерки. Я вынужден был пойти на узел связи для того, чтобы уточнить в штабе авиадивизии, какое распоряжение остаётся в силе. К сожалению, связи со штабом не было. Учитывая неясность и сложность обстановки, я приказал инженеру Елпову держать самолёты в боевой готовности до утра 22 июня 1941 года. Одновременно [я] запретил лётно-техническому составу сборов покидать аэродром. Всех оставил на ночь на аэродроме и сам остался ночевать в палатке вместе с инженером Елповым.

   Однако не всем лётчикам пришлось по душе моё распоряжение. Отдельные товарищи даже выражали недовольство, посылая реплики по моему адресу: «Подумаешь, нашёлся новый командир! Под выходной не отпустил домой…».

   Приблизительно в три часа пятнадцать минут ночи я проснулся от металлического гула самолёта. Он показался мне подозрительным. Я разбудил инженера Елпова. Прислушиваясь к рокоту самолёта, он сказал: «Это наш – «ТэБэ». И мы успокоились. Не прошло и пяти минут, [как] мы услышали мощные взрывы авиабомб на западной окраине г[орода] Пружаны. Все проснулись. Объявив подъём лётному составу сбора, я побежал к дежурному по авиагарнизону [здесь и далее – авиационный гарнизон Пружаны] узнать, в чём дело. Но дежурный, также как и мы, ничего не знал.

   Я хотел позвонить по телефону в штаб авиадивизии в Кобрин, чтобы доложить обстановку. Но, к сожалению, сделать этого не смог ввиду отсутствия связи с Кобрином. Дежурный по авиагарнизону сообщил мне, что связи с Кобрином не было с вечера 21 июня. Даже внутренняя связь авиагарнизона Пружаны с полночи не работала.

   - Где командир авиагарнизона? – спросил я у дежурного.

   - Не знаю, - ответил он, разводя руками.

   Оценив сложность обстановки, я приказал дежурному объявить тревогу личному составу авиагарнизона. Но дежурный (от 33 ИАП) категорически отказался выполнить моё приказание. По-своему он, несомненно, был прав, потому что действовал согласно инструкции дежурному по авиагарнизону. К тому же он совершенно не знал меня. Мне пришлось силой угрозы оружия заставить дежурного объявить боевую тревогу. Возможно, я был не прав, взяв на себя столь большую ответственность, нарушив положение инструкции мирного времени, но сложившаяся обстановка заставила меня сделать это, так как на аэродроме не было командования и офицеров старше моего звания «капитан».

   Личный состав авиагарнизона по тревоге занял свои боевые места.

   После объявления боевой тревоги дежурное звено от 33 ИАП находилось в готовности № 1. Остальные экипажи 33 ИАП и сбора командиров авиазвеньев находились в готовности № 2.

   От имени командира дежурного звена 33 ИАП ко мне обратился авиа[ционный] техник с просьбой на случай появления в воздухе немецких самолётов, чтобы я подал сигнал на вылет дежурному звену. Меня это несколько удивило: мало того, что я объявил боевую тревогу, а теперь я должен ввязываться в управление истребительным авиаполком? «Нет, это слишком много для меня!», - подумал я. Заметив моё удивление, техник сказал:

   - Командир авиаэскадрилии [здесь и далее – авиационная эскадрилия], заметив у Вас бинокль и ракетницу, решил использовать [Вас] для обеспечения своевременного вылета дежурного звена.

   - Молодец ваш командир! Правильно действует! – сказал я.

   У техника на лице засияла тёплая улыбка благодарности.

   - А где ваш командир авиаполка майор Акулин?

   - Его нет на аэродроме. За него действует мой командир авиаэскадрилии. Вон он сидит в красном самолёте, - пояснил техник.

   Я установил сигнал на вылет дежурному звену 33 ИАП – одна белая ракета, дублирующаяся голосом – «Воздух!» и поднятием рук вверх. А когда ушёл техник к своим самолётам, я пожалел, что не спросил у него фамилию командира дежурного авиазвена истребителей.

   Оказывается, командиром дежурного звена был командир авиаэскадрилии 33 ИАП ст[арший] лейтенант Нюнин Иван Михайлович, ведомые – зам[еститель] ком[анди]ра АЭ лейтенант Гудимов Степан Митрофанович и лётчик мл[адший] л[ейтенант]т Тимошенко. Фамилии этих лётчиков я узнал только после войны.

   Скоро наступил рассвет. На востоке занялась заря подобно пожару. Первые лучи солнца брызнули из-за горизонта, зажигая слоистые облака фиолетовыми и малиновыми красками.

   В воздухе появилась группа самолётов в составе двенадцати единиц. Они появились с востока в строю клина звеньев и звенья в клину, на высоте 500 – 600 метров, курсом на запад через центр аэродрома Пружаны. Трудно было визуально определить тип и принадлежность самолётов. Наблюдению мешали утренняя дымка и отблески лучей восходящего солнца.

   - Это – наши «ЭсБэ»! Видно, учения начались! – восклицали лётчики, впиваясь глазами в небо, залитое яркими красками солнца, похожие на зарево пожара. До сих пор ещё никто не верил в то, что началась Вторая Мировая война [Так в оригинале; следует читать – «Великая Отечественная война»].

   Когда самолёты приблизились к аэродрому, я вторично посмотрел в бинокль. К моему удивлению, я увидел чёрные кресты (фашистские свастики) на плоскостях самолётов.

   Первым долгом я подал сигнал дежурному звену истребителей на взлёт ракетой и дублировал голосом и поднятием рук вверх, как мы договорились двадцать минут тому назад.

   Буквально через одну минуту дежурное звено начало взлёт. Первым взлетел командир АЭ ст[арший] л[ейтенан]т Нюнин Иван Михайлович на самолёте командира 33 ИАП майора Акулина. Фюзеляж этого самолёта был окрашен в красный цвет. Вслед за ним взлетели ведомые - зам[еститель] ком[анди]ра АЭ лейтенант Гудимов Степан Митрофанович и лётчик мл[адший] л[ейтенан]т Тимошенко.

   Немецкие самолёты успели сбросить свой бомбовый груз на наш аэродром прежде, чем наши истребители вступили с ними в бой.

   Этот воздушный бой я увидел впервые, и он остался в памяти на всю мою жизнь. Славные лётчики-истребители смело, дерзко и решительно атаковали немецких стервятников, летевших в составе 9 [самолётов] «Хейнкель-111» и одного звена [самолётов] «Ю-88». Истребители подходили к немецким бомбардировщикам с задней полусферы, с малых дистанций, в упор расстреливали их пулемётным огнём. Правда, не каждая атака была результативной. Это объяснялось тем, что наши самолёты «И-16» были вооружены только пулемётами, а пушек ещё не было. А немецкие самолёты «Хейнкель-111» и «Ю-88» к тому времени имели довольно надёжную броню. Это, несомненно, отразилось на эффективности огня наших истребителей.

   Немецкие лётчики оказали сильное огневое сопротивление нашим истребителям из турельных установок. Но, несмотря на это, наши лётчики-истребители не отступили от немецких самолётов. Наоборот, они ещё смелее и решительнее атаковывали немецкие самолёты, подходя к ним вплотную, обрушивая град огня из всех пулемётов.

   Радостно было видеть, как немецкие самолёты «Хейнкель-111» один за другим горящими факелами падали к земле, оставляя на голубом небе чёрные полосы дыма.

   Много смелых и тактически грамотных атак совершили наши лётчики-истребители в этом жестоком бою. В результате они сбили три немецких стервятника типа «Хейнкель-111», упавших на землю западнее аэродрома Пружаны.

   Остальные немецкие бомбардировщики потеряли строй, рассыпались поодиночке, на полном газу удирали на запад. Наши истребители продолжали преследовать их, расстреливая последними очередями пулемётов. Самолёты удалились от аэродрома, теперь они казались нам маленькими пчёлками. Трудно было визуально наблюдать за ходом боя. Я использовал бинокль. Когда я приложил бинокль к глазам, я увидел невероятное.

   Один из ведомых наших истребителей, преследуя немецкого бомбардировщика, вплотную сблизился с хвостовым оперением «Ю-88». Вот уже они слились в одну чёрную точку. От нашего самолёта-истребителя появилась чёрная полоса дыма. А через две секунды он таранил в хвост немецкого самолёта.

   Немецкий бомбардировщик потерял управление и начал падать к земле точно лист с дерева. Наш самолёт-истребитель И-16, видимо, тоже имея большое повреждение от тарана, отвалил влево и с резким пикированием перешёл в отвесное падение до земли. Через несколько секунд последовали два взрыва – один от падения на землю нашего истребителя и второй от падения немецкого самолёта «Ю-88». Над горизонтом взвились в небо два чёрных клуба дыма, похожие на султаны.

   Так героически погиб зам[еститель] командира авиаэскадрилии 33 ИАП, отважный лётчик-истребитель лейтенант Гудимов Степан Митрофанович. Это был первый воздушный бой и первый таран советского патриота-лётчика Гудимова С.М., совершённый им в 5 час[ов] 35 мин[ут] утра 22 июня 1941 года. Его героический подвиг подтвердили его напарники-друзья - командир АЭ ст[арший] л[ейтенан]т Нюнин Иван Михайлович и лётчик мл[адший] л[ейтенан]т Тимошенко, которые после воздушного боя благополучно вернулись на свой аэродром. Очень жаль, что эти лётчики-истребители тоже погибли в боях за Родину в 1941 году. Они бы подробно рассказали о подвиге лётчика Гудимова – куда больше, чем мой скромный рассказ, как очевидца с земли.

   С тяжёлой скорбью в сердце склоняю голову перед забытой могилой отважного лётчика-истребителя зам[естителя] ком[анди]ра АЭ л[ейтенан]та Гудимова С.М., овевая его мужественный образ своим воспоминанием.

   Героический подвиг Гудимова достоин памятника на его родной земле.

   Прошу Вас, Сергей Сергеевич, извинить меня за беспокойство, за то, что я так много написал и не совсем грамотно.

   Первые семь страниц, где я описывал свои действия – для того, чтобы Вам было яснее моё подтверждение данного факта. Эти страницы не упоминайте при передаче. Ведь я ничего такого не совершил. Я сделал то, что мог бы делать любой сознательный офицер, любящий свою Родину, и даже больше, чем я.

   С приветом!

   Бывший штурман и начальник штаба 74 ШАП подполковник запаса Приленский Иван Ильич.

   15/IV-[19]65 г[ода].

   Мой адрес: Москва, проспект Мира, [дом] 120, кв[артира] 21, тел[ефон] И-7-07-49».

 

Текст документа выявил в Российском государственном архиве литературы и искусства и подготовил к публикации К.Б.Стрельбицкий (Москва, Российская Федерация).