В продолжении рассказа о воздушном сражении в небе над Бобруйском расскажем об эпическом эпизоде из великолепного романа К.М.Симонова «Живые и мёртвые», про уничтожение немецкими истребителями 30 июня 1941 года группы четырехмоторных тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, свидетелем которого действительно был Константин Симонов. Собственно строки из бессмертного романа:

«Над лесом с медленным густым гулом проплыли шесть громадных ночных четырехмоторных бомбардировщиков ТБ-3. Казалось, они не летели, а ползли по небу. Рядом с ними не было видно ни одного нашего истребителя. Синцов с тревогой подумал о только что шнырявших над дорогой «мессершмиттах», и ему стало не по себе. Но бомбардировщики спокойно скрылись из виду, и через несколько минут впереди послышались разрывы тяжелых бомб…

— Самолеты! — испуганно крикнул один из красноармейцев.

— Наши, — сказал другой.

Синцов поднял голову. Прямо над дорогой, на сравнительно небольшой высоте, шли обратно три ТБ-3. Наверно, бомбежка, которую слышал Синцов, была результатом их работы. Теперь они благополучно возвращались, медленно набирая потолок, но острое предчувствие несчастья, которое охватило Синцова, когда самолеты шли в ту сторону, не покидало его и теперь.

И в самом деле, откуда-то сверху, из-за редких облаков, выпрыгнул маленький, быстрый, как оса, «мессершмитт» и с пугающей скоростью стал догонять бомбардировщики.

Все ехавшие в полуторке, молча вцепившись в борта, забыв о себе и собственном, только что владевшем ими страхе, забыв обо всем на свете, с ужасным ожиданием смотрели в небо. «Мессершмитт» вкось прошел под хвост заднего, отставшего от двух других бомбардировщика, и бомбардировщик задымился так мгновенно, словно поднесли спичку к лежавшей в печке бумаге. Он продолжал еще идти, снижаясь и все сильнее дымя, потом повис на месте и, прочертив воздух черной полосой дыма, упал на лес.

«Мессершмитт» тонкой стальной полоской сверкнул на солнце, ушел вверх, развернулся и, визжа, зашел в хвост следующего бомбардировщика. Послышалась короткая трескотня пулеметов. «Мессершмитт» снова взмыл, а второй бомбардировщик полминуты тянул над лесом, все сильнее кренясь на одно крыло, и, перевернувшись, тяжело рухнул на лес вслед за первым.

«Мессершмитт» с визгом описал петлю и по косой линии, сверху вниз, понесся к хвосту третьего, последнего, ушедшего вперед бомбардировщика. И снова повторилось то же самое. Еле слышный издали треск пулеметов, тонкий визг выходящего из пике «мессершмитта», молчаливо стелющаяся над лесом длинная черная полоса и далекий грохот взрыва.

— Еще идут! — в ужасе крикнул сержант, прежде чем все опомнились-от только увиденного.

Он стоял в кузове и странно размахивал руками, словно хотел остановить и спасти от беды показавшуюся сзади над лесом вторую тройку шедших с бомбежки машин.

Потрясенный Синцов смотрел вверх, вцепившись обеими руками в портупею; милиционер сидел рядом с ним, молитвенно сложив руки: он умолял летчиков заметить, поскорее заметить эту вьющуюся в небе страшную стальную осу!

Все, кто ехал в грузовике, молили их об этом, но летчики или ничего не замечали, или видели, но ничего не могли сделать. «Мессершмитт» свечой ушел в облака и исчез. У Синцова мелькнула надежда, что у немца больше нет патронов.

— Смотри, второй! — сказал милиционер. — Смотри, второй!

И Синцов увидел, как уже не один, а два «мессершмитта» вынырнули из облаков и вместе, почти рядом, с невероятной скоростью догнав три тихоходные машины, прошли мимо заднего бомбардировщика. Он задымил, а они, весело взмыв кверху, словно радуясь встрече друг с другом, разминулись в воздухе, поменялись местами и еще раз прошли над бомбардировщиком, сухо треща пулеметами. Он вспыхнул весь сразу и стал падать, разваливаясь на куски еще в воздухе.

А истребители пошли за другими. Две тяжелые машины, стремясь набрать высоту, все еще упрямо тянули и тянули над лесом, удаляясь от гнавшегося вслед за ними по дороге грузовика с людьми, молчаливо сгрудившимися в едином порыве горя.

Что думали сейчас летчики на этих двух тихоходных ночных машинах, на что они надеялись? Что они могли сделать, кроме того, чтобы вот так тянуть и тянуть над лесом на своей безысходно малой скорости, надеясь только на одно — что враг вдруг зарвется, не рассчитает и сам сунется под их хвостовые пулеметы.

«Почему не выбрасываются на парашютах? — думал Синцов. — А может, у них там вообще нет парашютов?»

Стук пулеметов на этот раз послышался раньше, чем «мессершмитты» подошли к бомбардировщику: он пробовал отстреливаться. И вдруг почти вплотную пронесшийся рядом с ним «мессершмитт», так и не выходя из пике, исчез за стеною леса. Все произошло так мгновенно, что люди на грузовике даже не сразу поняли, что немец сбит; потом поняли, закричали от радости и сразу оборвали крик: второй «мессершмитт» еще раз прошел над бомбардировщиком и зажег его. На этот раз, словно отвечая на мысли Синцова, из бомбардировщика один за другим вывалилось несколько комков, один камнем промелькнул вниз, а над четырьмя другими раскрылись парашюты.

Потерявший своего напарника немец, мстительно потрескивая из пулеметов, стал описывать круги над парашютистами. Он расстреливал висевших над лесом летчиков — с грузовика были слышны его короткие очереди. Немец экономил патроны, а парашютисты спускались над лесом так медленно, что если б все ехавшие в грузовике были в состоянии сейчас посмотреть друг на друга, они бы заметили, как их руки делают одинаковое движение: вниз, вниз, к земле!

«Мессершмитт», круживший над парашютистами, проводил их до самого леса, низко прошел над деревьями, словно высматривая что-то еще на земле, и исчез.

Шестой, последний бомбардировщик растаял на горизонте. В небе больше ничего не было, словно вообще никогда не было на свете этих громадных, медленных, беспомощных машин; не было ни машин, ни людей, сидевших в них, ни трескотни пулеметов, ни «мессершмиттов», — не было ничего, было только совершенно пустое небо и несколько черных столбов дыма, начинавших расползаться над лесом.

Синцов стоял в кузове несшегося по шоссе грузовика и плакал от ярости. Он плакал, слизывая языком стекавшие на губы соленые слезы и не замечая, что все остальные плачут вместе с ним.

— Стой, стой! — первым опомнился он и забарабанил кулаком по крыше кабины.

— Что? — высунулся шофер.

— Надо искать! — сказал Синцов. — Надо искать, — может, они все-таки живы, эти, на парашютах...»

Воздушный бой свидетелем, которого был Константин Симонов, действительно произошел 30 июня 1941 года, в небе над окрестностями Бобруйска. Самолеты ТБ-3 из 3-й эскадрильи 3-го ТБАП вылетевшие на бомбежку переправ через р. Березина были атакованы истребителями из 8/JG51 и понесли тяжелые потери. Впервые этот эпизод был довольно профессионально описан в основанной на документах полка и воспоминаниях личного состава книге А. М. Сергиенко посвященной истории 3-го ТБАП (23-го гв. АП ДД), вышедшей в свет в 2013 году. Правда, учитывая общий масштаб работы Сергиенко, не сильно углублялся в детали эпизода, хотя и привел практически все известные документы и огромное количество воспоминаний, раскрывающие детали этого вылета.

«Боевое донесение № 5. Штаба 3 ТБАП. 1 июля 1941 года. 6.00.

Задача полка: ночными экипажами поэшелонно в течение ночи с 30 июня на 1 июля 1941 года препятствовать переправе танков противника через р. Березину в районе Бобруйска и уничтожить скопление танков и мотопехоты в лесах западнее и южнее Бобруйска.

Произведено 29 кораблевылетов. Взлет в 16.15 – 21.00. Время бомбометания в период 18.20 – 04.00 с высоты 800 – 1050 метров эшелонированным порядком одиночными кораблями и парами. По целям сброшено бомб: ФАБ-250 — 128, ФАБ-50 — 50 штук.

Экипажи наблюдали разрывы бомб на шоссейных дорогах и в лесу юго-западнее Бобруйска. Город Бобруйск горит. Мост через реку Березину севернее Бобруйска взорван, на западной окраине города интенсивное движение людей и транспорта. На западном и восточном берегах реки Березины наблюдалось движение танков мелкими группами по 3 – 5 штук. По маршруту в направлении Рославля – Шайковка в лесах и на опушках замечено мигание световых сигналов.

К 6.00 возвратились с боевого задания на свой аэродром 22 корабля. Один корабль возвратился с маршрута по причине плохих метеоусловий. Из-за недостатка горючего один корабль сел вынужденно на площадке Панино, один корабль в районе Вязьмы и один корабль в районе Сычевка. Четыре корабля, вылетевшие на выполнение задания днем 30 июня, на свой аэродром не возвратились. Причины выясняются.

Погода: облачность 800 – 1000 метров, местами 300 – 400. Видимость плохая.

Полк готовится к перебазированию на полевую площадку и бомбардировочным действиям в ночь с 1 на 2 июля 1941 года. Всего кораблей 31, из них исправных 19. Дневных экипажей 33, ночных – 23.

Налет полка – 114 часов 22 минуты»

В вечернем донесении штаба полка уточнялась судьба 4-х экипажей, не вернувшихся с боевого задания 30 июня:

«1. Из четырех кораблей, не вернувшихся с боевого задания 30 июня 1941 года прибыл в часть заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Пожидаев, который официально заявил следующее:

а). Корабль командира корабля Пожидаева произвел взлет с аэродрома Шайковка в 16 часов 18 минут. Задание выполнил. Время бомбометания 18.05 – 18.12. Высота бомбометания 1000 метров.

В районе цели корабль был атакован истребителями противника типа Ме-109 в количестве пятнадцати штук. Корабль сгорел. Командир корабля старший лейтенант Пожидаев выпрыгнул на парашюте, получив ранение в ногу и ожог лица. Остальной состав экипажа погиб.

б). По докладу командира корабля Пожидаева второй ведомый корабль был тоже сбит истребителями. Корабль сгорел. Четыре человека из экипажа выпрыгнули на парашютах. Последствия неизвестны. Остальной состав экипажа погиб.

в). О двух последних кораблях, не вернувшихся с боевого задания, никаких сведений нет.

2. Из трех кораблей, вынужденно севших на площадках в районе Вязьмы по причине плохих метеоусловий и потери ориентировки, один корабль командира корабля Халанского возвратился на свой аэродром, остальные два корабля сидят в пункте Вязьма, ожидая воздух для запуска моторов. Помощь оказывается.

ВЫВОД: на боевое задание по бомбардированию скопления танков в районе Бобруйска в ночь с 30 июня на 1 июля 1941 года вылетало 29 кораблей, возвратились на аэродром Шайковка 23 корабля, сидят на вынужденной в районе Вязьма два корабля, сбиты истребителями противника в районе цели четыре корабля.

На аэродроме Бобруйск предполагается наличие истребителей Ме-109 до 15–20 самолетов»

Из немецких источников следует, что осуществили перехват самолетов 3-го ТБАП группа Bf-109F из 8/JG51, во главе со штаффелькапитаном оберлейтенантом Ф.Стенделем. Немецкие пилоты заявили 5 сбитых ТБ-3 в течение четырех минут (с 17.25 по 17.28, по Берлинскому времени), причем унтерофицер Карл Виллис (Uffz.Karl Willius) заявил аж о двух сбитых ТБ-3!

На фото слева командир 8-й эскадрильи JG51 оберлейтенант Фриц Стендель в кабине своего самолета. Лето 1941 года. Справа — «Мессершмитт» Bf-109F-2 из состава III./JG 51, Белоруссия, лето 1941 года (художник Александр Казаков)

Победы 8/JG51 30 июня 1941 года:

Uffz. Karl Willius TB-3 в 17.25.

Oblt. Gottfried Schlitzer TB-3 в 17.26.

Uffz. Karl Willius TB-3 в 17.27.

Oblt. Fritz Stendel TB-3 в 17.27.

Uffz. Gerhard Wille TB-3 в 17.28.

Кроме того, видимо в самом конце этого боя к атаковавшим присоединился командир второй группы гауптман Йозеф Фезо, который заявил о том, что сбил один TB-3 в 17.30.

Командир II/JG51 гауптман Йозеф Фезо и его самолет, разбитый 11.07.41 г. Справа — Bf-109F-2 командира II/JG51 гауптмана Йозефа Фезо, реконструкция по фото, художник А.Казаков.

То есть налицо заявка немецких пилотов на 6 ТБ-3 в короткий отрезок времени в период с 17:25 – 17:30, по Берлинскому времени. Реально доклады о советских потерях подтверждают немецкие заявки на победы, но непосредственно в воздушном бою в 18:30 были сбиты 4 ТБ-3 М-34р – заводские №№ 22536, 22538, 22586 и 22628.

Экипажи замкомэска ст. л-та Пожидаева Тихона Ивановича, командиров кораблей л-та Тырина Александра Федоровича и л-та Хачатурова Арсена Галустовича были сбиты и часть личного состава покинула свои самолеты на парашютах.

Командир 3-й эскадрильи Прыгунов Г. В., ведущий группы в дневном вылете 30.06.1941 г.

Командиру эскадрильи к-ну Прыгунову Георгию Васильевичу удалось довести подбитый самолет до территории занятой КА и произвести вынужденную посадку, при которой самолет полностью сгорел, но весь экипаж уцелел.

Кроме того, из наградных документов известно что самолет заместителя командира эскадрильи капитана И. П. Красиева в воздушном бою получил от 60 – 65 пулеметных и пушечных попаданий, но экипажу удалось вернуться на аэродром.

Согласно докладов вернувшихся советских экипажей, в районе цели они подверглись атаке 15 Ме-109, в воздушном бою стрелкам экипажа Прыгунова удалось сбить 1 Ме-109. Интересно что немцы подтверждают потерю 30 июня самолета из 8/JG51, Bf 109F-1 № 5739 уничтожен 100% от огня противника, но к сожалению без подробностей.

В книге Сергиенко приведены рассказы нескольких участников этого вылета, в том числе второго пилота экипажа лейтенанта Тырина, сержанта Андрея Семеновича Кореня, который отражает множество деталей и является наиболее подробным:

«…где-то около 12 часов дня, нас вызвали к командиру полка. Там уже было пять экипажей. Нам представили лейтенанта Тырина как командира корабля и приказали готовиться к боевому вылету на город Бобруйск бомбить переправы и мост на реке Березина. Все эти шесть экипажей должны были вылетать немедленно, так как был прорван фронт в районе Бобруйска и наши части буквально теснили немецкие войска. Нам было приказано ценой своей жизни разбомбить переправы и мост. Командиры экипажей: Пожидаев, Тырин, Красиев, Глаголев, Прыгунов, Куракин.

Мы, сержанты, были вторыми пилотами. Я летел с лейтенантом Тыриным. В четыре часа дня мы были над целью, до нее летели почти в сплошной облачности, а тут отличная солнечная погода. Обещанные нам истребители нас не встретили, и мы шли, надеясь только на собственную оборону. Наш экипаж стал совершенно новым. Фролова, штурмана, не было, борттехник новый, стрелки все незнакомые. В общем, экипаж формировался на скорую руку. Однако выполнить боевое задание все были готовы и тщательно готовились к этому вылету.

Не долетая до цели, мы увидели разрывы зенитных снарядов, притом на разных высотах. Зенитки били и вокруг нашей цели. Нужно было идти через зенитный огонь. Снаряды при взрыве ослепляли глаза, и лицом ощущался теплый воздух. Но ни одного нашего самолета не сбили, даже не повредили. Мы преодолели этот заградительный огонь, возможно потому, что шли мы на переменных скоростях: от 200 до 120 километров в час.

И вот мы вышли на цель. По команде капитана Прыгунова мы рассредоточились и стали попарно заходить на цель. Накрывали бомбами в 500 и 250 килограммов. Первой на цель зашла пара капитана Прыгунова, сбросила бомбы и стала заходить на второй круг. В это время зенитный огонь сразу прекратился, и мы заметили, как на первую пару напали истребители Ме-109. Самолет Прыгунова вспыхнул, начал гореть, но они все бомбы сбросили на цель и сами выпрыгнули на парашютах. Все остальные пары

проделали то же самое. Последним летел самолет старшего лейтенанта Глаголева. Ему каким-то чудом удалось уйти, но до места он не долетел, был подбит и сел где-то на вынужденную.

Наша машина загорелась на втором заходе, уже при отходе от цели. Командир экипажа приказал прыгать. Все, кто мог, выпрыгнули. Только штурман не выпрыгнул – у него не оказалось парашюта. Его парашют находился в кабине радиста, он там его оставил раньше, а при бомбежке и обстреле, видимо, совсем забыл об этом. Судьба его была решена – он сгорел в первом боевом вылете. Командир толкал меня рукой, чтобы я прыгал, но я держался сколько мог и отвечал ему толчками, так как говорить не было возможности – пламя лезло в рот и в нос, нужно было закрываться перчатками. В пламени и дыму мы друг друга не видели, потому что пламя с фюзеляжа через дверь борттехника доходило до приборной доски и поверх наших голов выходило наружу.

Потом я протянул руку к сиденью командира корабля – оно было пустое. Принимаю решение прыгать самому, пробую вылезти, но мне что-то мешало. Тогда собрался с силами, поставил машину в крутое планирование, уперся ногами в приборную доску и вывернулся как попало из кабины. Не помню, как меня катило по фюзеляжу, не ощущал ни боли, ни страха, но хорошо помню, что ждал свежего воздуха. Когда осознал, что я жив, стал искать вытяжное кольцо парашюта, но его не было под рукой. При наборе скорости свободного падения, меня стало крутить. Левую руку прижало к бедру, и я ощутил кольцо. Я его потянул, и парашют раскрылся. Только принял нормальное положение, как заметил немецкого истребителя. Он дал по мне очередь, но промахнулся. Иду на хитрость: опускаю голову вниз и разбрасываю руки в стороны. Фашист пролетел рядом так близко, что я видел лицо летчика. Но он больше меня не атаковал и ушел в сторону Бобруйска…

…я стал пробираться дальше к лесу. Около него встретил командира корабля Тырина, летчика Новикова и тяжелораненого летчика Максимова. Этой четверкой мы стали пробираться по лесу к дороге Бобруйск – Могилев. На лесной дорожке мы повстречали полуторку. В ее кузове было два милиционера, а в кабине находились солдат-водитель и старший лейтенант, корреспондент газеты «Красноармейская правда» Константин Симонов.  Он подобрал нас и через сутки доставил на станцию Лупалово, это Могилев. Здесь нам была оказана медицинская помощь. Затем нас санитарным поездом отправили в город Орел, где находился эвакуационный госпиталь. После излечения в свой полк я не вернулся».

Заместитель командира 3-й эскадрильи Иван Петрович Красиев, командир одного из двух самолетов которым удалось отбиться от немецких истребителей 30 июня 1941 года.

Конечно, как и в любых воспоминаниях, в рассказе Кореня есть неточности, к примеру даже командиров экипажей он видимо запомнил не всех, так как точно участвовавший в этом вылете лейтенант А. Г. Хачатуров не упомянут вовсе, а вместо него упомянуты Глаголев и Куракин, причем о старшем лейтенанте Глаголеве упомянуто дважды. Судя по тому, что все самолеты шестерки капитана Пожидаева были из 3-й эскадрильи, именно экипаж М. В. Глаголева был шестым, участвовавшим в этом вылете. Так как Глаголев был из 3-й АЭ, в отличие от Куракина, который числился в 1-й эскадрилье. К сожалению, Михаил Васильевич Глаголев погиб в катастрофе в ночь на 6 июля 1941 года и не смог оставить воспоминаний.

Из командиров экипажей до конца войны дожил только И. П. Красиев. Опросить его у Сергеева получилось только в 1988 году. Иван Петрович рассказал то, что помнил об том вылете, но конечно за давностью лет рассказ получился не очень подробный: «В последних числах июня была телеграмма на имя командира полка – все ВВС Западного фронта бросить на Бобруйск. Днем полетели я, Прыгунов, Пожидаев. Мы возмущались, почему днем. Нам обещали прикрытие. А надо было бомбить переправу на Березине. Мы полетели. Небо ясное, безоблачное, ни одного облачка. Видимость великолепная, когда напали истребители, видно было улыбающиеся физиономии фрицев. Я уже видел переправу, видел, как экипаж Жоры Прыгунова бомбил. В это время нас и начали атаковать. Левый мотор нашего самолета был подбит. Самолет потерял скорость. Я его посадил на берегу Березины. Нас подобрали танкисты. Весь наш экипаж вернулся в полк. Пожидаев был тоже сбит».

Эти рассказы, как собственно и свидетельство К. Симонова дают нам живое представление о событиях этого вылета и воздушного боя. К сожалению, благодаря таланту Константина Симонова, в представлении нескольких поколений советских людей укоренился образ первых дней войны, в том числе и как о постоянных атаках тихоходный гигантов ТБ-3 без прикрытия, с огромными потерями от истребителей противника, что совершенно не соответствовало действительности. Опять же, как уже упомянуто выше у всех членов экипажей были парашюты и те, кто не погиб в воздухе, смогли спастись на парашютах. Собственно, и никаких особенных пораженческих настроений у экипажей в тот момент не наблюдалось, скорее наоборот – участники боя выполняли свой долг, героически проявив себя в этом неравном бою.

Примечательно что сам К. М. Симонов вспоминая этот эпизод, уже в ходе работ над другой своей прекрасной книгой: «Разные дни войны. Дневник писателя» - критически анализируя свои эмоциональные впечатления, тем не менее, продолжал утверждать, что видел, как немцы сначала сбили в одном бою 6 ТБ-3, а потом в разное время еще два одиночных ТБ-3: «Потом мы развернулись и выехали обратно на шоссе. И здесь я стал свидетелем картины, которой никогда не забуду. На протяжении десяти минут я видел, как «мессершмитты» один за другим сбили шесть наших ТБ-3. «Мессершмитт» заходил ТБ-3 в хвост, тот начинал дымиться и шел книзу. «Мессершмитт» заходил в хвост следующему ТБ-3, слышалась трескотня, потом ТБ-3 начинал гореть и падать. Падая, они уходили очень далеко, и черные высокие столбы дыма стояли в лесу по обеим сторонам дороги…

…Через два километра нам попалась машина, стоявшая на дороге из-за того, что у нее кончился бензин. Мы перелили им часть своего бензина, чтобы они могли доехать до какой-то деревни поблизости, куда им приказано было ехать. А они перегрузили к нам в кузов двух летчиков с одного из сбитых ТБ-3.

Один из летчиков был капитан с орденом Красного Знамени за финскую войну. Он не был ранен, но при падении разбился так, что еле двигался. Другой был старший лейтенант с раздробленной, кое-как перевязанной ногой. Мы забрали их, чтобы отвезти в Могилев. Когда сажали их в машину, капитан сказал мне, что этот старший лейтенант — известный летчик, специалист по слепым полетам. Кажется, его фамилия была Ищенко. Мы подняли его на руки, положили в машину и поехали.

Не проехали еще и километра, как совсем близко, прямо над нами, «мессершмитт» сбил еще один — седьмой ТБ-3. Во время этого боя летчик-капитан вскочил в кузове машины на ноги и ругался страшными словами, махал руками, и слезы текли у него по лицу. Я плакал до этого, когда видел, как горели те первые шесть самолетов. А сейчас плакать уже не мог и просто отвернулся, чтобы не видеть, как немец будет кончать этот седьмой самолет…

Едва мы выехали на шоссе, как над нами произошел еще один воздушный бой. Два «мессершмитта» атаковали ТБ-3, на этот раз шедший к Бобруйску совершенно в одиночку. Началась сильная стрельба в воздухе. Один из «мессершмиттов» подошел совсем близко к хвосту ТБ-3 и зажег его.

Самолет, дымя, пошел вниз. «Мессершмитт» шел за ним, но вдруг, кувырнувшись, стал падать. Один парашют отделился от «мессершмитта» и пять от ТБ-3. Был сильный ветер, и парашюты понесло в сторону. Там, где упал ТБ-3 — километра два-три в сторону Бобруйска, — раздались оглушительные взрывы. Один, другой, потом еще один…

Наконец мы добрались до места падения самолета, но подъехать к этому месту вплотную было невозможно. Самолет упал посреди деревни с полной боевой нагрузкой и с полными баками горючего. Деревня горела, а бомбы и патроны продолжали рваться. Когда мы подошли поближе, то нам даже пришлось лечь, потому что при одном из взрывов над головой просвистели осколки…

— Где мы? На нашей территории?

Я сказал, что на нашей. Подошли милиционеры, и летчики окончательно успокоились. Один из них был ранен, другой сильно обожжен. Мы вернулись вместе с ними к третьему, оставшемуся у деревни. Туда же за это время пришел и четвертый. Пятого отнесло куда-то в лес, и его продолжали искать. Куда отнесло на парашюте немца, никто толком не видел.

Летчики матерно ругались, что их послали на бомбежку без сопровождения, рассказывали о том, как их подожгли, и радовались, что все-таки сбили хоть одного «мессершмитта». Но меня, видевшего только что всю картину гибели восьми бомбардировщиков, этот один сбитый «мессер» не мог утешить. Слишком дорогая цена.

Мы не стали ждать, пока найдут пятого летчика, — на это могло уйти несколько часов, а у меня оставались на дороге раненые. Я забрал с собой этих четырех летчиков, из которых двое тоже были легко ранены, а третий обожжен, посадил их в кузов и поехал обратно…

В дневнике нет точной даты нашей поездки под Бобруйск. Сейчас, после проверки, могу назвать ее — это было 30 июня…»

Назвав фамилию «летчика ТБ-3 с раздробленными ногами» К. М. Симонов позволил нам окончательно понять, что же он видел в тот тяжелый день. Интересно, что он и сам практически разобрался в этом эпизоде, не хватило самой малости. Дело в том, что упомянутый «капитан с орденом Красного знамени за финскую» вовсе не комэска 3-го ТБАП Прыгунов, как можно было бы предположить, а адъютант 4-й эскадрильи 212-го ДБАП капитан Андрей Иванович Квасов! Летчик с раздобренной ногой – заместитель командира 4-й эскадрильи 212-го ДБАП Николай Александрович Ищенко. Сам Симонов лично встретился с Квасовым, после того как тот написал письмо после просмотра фильма «Живые и мертвые», но показательно что даже разговаривая с человеком, непосредственно участвовавшим в том эпизоде, все равно полного понимания картины не получил и продолжал считать А. И. Квасова одним из членов экипажей ТБ-3.

«Готовя дневник к печати, я вдруг получил письмо от работника Высшей партийной школы в Москве, полковника в отставке Андрея Ивановича Квасова. Это письмо подтвердило, что память не изменила мне, когда я писал в дневнике, что раненного в ногу летчика, которого мы вывезли на своей полуторке из-под Бобруйска в Могилев, «кажется, звали Ищенко». Его действительно звали Ищенко, только он был не старший лейтенант, а просто лейтенант, командир того сбитого над Бобруйском дальнего бомбардировщика, на котором впоследствии полковник, а тогда капитан Квасов летал штурманом.

Вот что написал мне Квасов в своем письме после того, как увидел фильм «Живые и мертвые», напомнивший ему через много лет о событиях 30 июня 1941 года под Бобруйском:

    «Наш 212-й отдельный дальний бомбардировочный авиационный полк, которым командовал тогда полковник, а ныне главный маршал авиации товарищ Голованов А. Е., получил боевой приказ: разрушить наведенные фашистами переправы через реку Березину, по которым они должны были переправлять свои наступающие танковые части с западного на восточный берег. 30 июня 1941 года в 17 часов 04 минуты мы на высоте 800 метров звеньями без прикрытия наших истребителей появились над переправами у г. Бобруйска и обрушили бомбовый груз на скопление фашистских танков у переправ. Небо было ясное. Я успел посмотреть на результаты своего бомбардирования. Отчетливо были видны сильные взрывы на самой переправе и в местах скопления вражеской техники. Наш самолет, пилотируемый лейтенантом Ищенко Николаем, был ведомым в звене командира эскадрильи лейтенанта Вдовина Виктора. Вдруг от взрывной волны наш самолет сильно бросило влево, в моей штурманской кабине повыскакивали все стекла, стрелок-радист, младший сержант Кузьмин, крикнул по самолетному переговорному устройству: «Самолет командира эскадрильи взорвался от прямого попадания зенитного снаряда».

Но и нам недолго пришлось продержаться в воздухе. Наш самолет был подожжен фашистским истребителем Ме-109. Стрелок-радист был убит в воздухе. Левая и правая плоскости были в пламени. Меня сильно придавило к сиденью. С большим трудом я повернул голову вправо и назад. Самолет пикировал и был неуправляем. В кабине командира экипажа не было. Как потом оказалось, его выбросило. Все это происходило в какие-то доли секунды. Я потянул на себя ручку нижнего люка и провалился вниз, под самолет. Неподалеку от земли я повис на парашюте. Мимо меня проносились трассы фашистских истребителей. Правая пола кожаного пальто у меня была пробита в трех местах — они расстреливали в воздухе тех, кто чудом остался жив. Я упал с парашютом на болото около мелиоративной канавы. Невдалеке от меня закричал мой командир — Ищенко. Он лежал, был ранен. Место, где мы приземлились, простреливалось автоматными выстрелами. Я взял Ищенко на спину, и мы поползла с ним по мелиоративной канаве. Долго ползти мы не могли у меня в левом боку было поломано ребро и шла изо рта кровь. Невдалеке от сарая, в который мы ползли, нас заметили два мальчика. Они принесли свернутый купол моего парашюта и помогли мне завернуть раненую ногу Ищенко. Ему было очень мучительно, так как в рану попали волосы от унтов.

После этого Андрей Иванович Квасов рассказал в своем письме о том, как мы с Котовым погрузили его и Ищенко в свою машину, повезли в Могилев и как по дороге туда собрали этих четырех или пятерых летчиков с других сбитых самолетов и тоже отвезли их в Могилев...

Вскоре после получения этого письма я встретился с Андреем Ивановичем Квасовым, тем самым «капитаном с орденом Красною Знамени за финскую войну», о котором упоминаете в моем дневнике.

Надо ли говорить, что мы оба были рады этой встрече долго сидели и вспоминали тот давно минувший тяжелый день под Бобруйском.

Как водится, при таких воспоминаниях не обошлось без расхождений в подробностях.

Квасову помнилось, что именно мы с младшим политруком Котовым встретили его и Ищенко там, куда они доползли. А я, взяв в руки свой продиктованный весной 1942 года, по еще горячим следам, дневник, пытался доказать ему, что оттуда, с места приземления, их вытащили не мы, а какие-то другие военные люди, а мы только перегрузили их позже на свою полуторку. В данном случае истина была на моей стороне. Но Квасов никак не соглашался, ему все это запомнилось по-другому.

Видимо, в том возбужденном состоянии, в котором он был тогда, сразу после гибели самолета, какие-то первые подробности собственного спасения выпали у него из памяти. Однако в других подробностях оказался не прав я. Поздней осенью 1945 года, когда меня направили в капитулировавшую Японию корреспондентом «Красной звезды» при штабе генерала Макартура, в поезде между Читой и Владивостоком я встретился с авиационным полковником, который остановил меня и спросил: не видались ли мы с ним под Бобруйском? Из дальнейшего разговора выяснилось, что полковник был одним из тех раненых летчиков, которых мы вывезли на своей полуторке в Могилев. И в моей памяти осталось, что этот встреченный мною в поезде полковник как раз и был Ищенко. Однако, как выяснилось из разговора с Квасовым, Герой Советского Союза Ищенко к тому времени уже погиб и, значит, мой собеседник в поезде был не Ищенко, а другой летчик, тоже вывезенный нами из-под Бобруйска. Лишний пример того, как нуждается в проверке наша память…»

Андрей Иванович Квасов, адъютант 4-й эскадрильи 212-го ДБАП - прототип «капитана летчика с орденом Красного знамени» из романа К. Симонова «Живые и мертвые». Наградной лист Квасова Андрея Ивановича на орден Красной Звезды.

Ищенко Николай Александрович, один из самых известных пилотов ГВФ в 30-е годы, перед войной ставший заместителем командира 4-й эскадрильи 212-го ДБАП, будущий Герой Советского союза, он же прототип «летчика ТБ-3 с раздробленными ногами» из романа К. Симонова «Живые и мертвые».

Воспользовавшись оперативными сводками 212-го ДБАП восстановим полную картину событий, начиная с 15:25 самолеты Дб-3ф полка шестерками и звеньями через короткие промежутки времени атаковали скопления войск и переправы в районе Бобруйска. Если первая шестерка 3–й эскадрильи отработала без потерь, то последующие группы полка подверглись атакам многочисленных истребителей противника, в результате чего понесли тяжелые потери. В 15:45 – 15:50 17 Дб-3ф тремя группами вышли на цели, но практически сразу были атакованы и понесли потери. Шестерка 1-й эскадрильи потеряла сбитым экипаж комэска майора Починок, и еще один подбитый самолет сел на вынужденную в Могилеве. Сборную пятерку, которую вел лично командир полка подполковник Голованов, немецкие истребители вообще не допустили до Бобруйска, сбив два самолета и заставили отвернуть не выполнив задание. Ну а наибольшие потери понесла шестерка 4-й эскадрильи, из которой были сбиты три самолета, включая комэска капитана Вдовина и замкомэска лейтенанта Ищенко. Произошло это за полтора часа до эпизода с самолетами 3-го ТБАП, что собственно подтверждается словами К. М. Симонова о том, что Ищенко и Квасова ему перегрузили из другой машины. Таким образом, «два летчика со сбитых ТБ-3» на самом деле являлись экипажем Дб-3ф, оказавшимся примерно в том же месте и в тоже время. Что собственно не сильно исказило эпизод, описанный в романе, так как самолеты 212-го ДБАП так же понесли тяжелые потери всего за каких-то полтора часа до боя между ТБ-3 3-го ТБАП и немецкими истребителями увиденного К. М. Симоновым около 17:30 30 июня 1941 года в 25-30 км восточнее Бобруйска.

После ранения Николай Александрович Ищенко вернулся в строй и выполнил еще более 135 боевых вылетов на Пе-8. За мужество и героизм, проявленные в боях, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июля 1943 года майору Ищенко Николаю Александровичу присвоено звание Героя Советского Союза. К сожалению, вскоре после войны — 12 сентября 1945 года он погиб в авиакатастрофе на бомбардировщике Пе-8. Похоронен на Старом кладбище города Раменское Московской области. Судьба Андрея Ивановича Квасова сложилась гораздо счастливее.

Что же касается личного состава 3-го ТБАП, то приходится отметить что полного списка экипажей видимо уже не получится выяснить. Отрадно хотя бы то, что почти сразу же после этого боя многие члены экипажей были отмечены как в документах полка, так и вышестоящим руководством, выдержки из наградных документов:

«Командир эскадрильи Г. В. Прыгунов под ураганным огнем ЗА и при атаках четырех истребителей, разрушил переправу через Березину у Бобруйска. Корабль был подожжен истребителем. Летчик не растерялся, умелым скольжением на горящем корабле вышел в расположение наших войск, посадил горящий самолет и этим спас жизнь всему экипажу. При этом воздушным стрелком был сбит один истребитель».

«От огня зенитной артиллерии и атак истребителей самолет правого летчика В. С. Зарецкого загорелся. Вместе с командиром корабля мастерски посадили машину на своей территории. Экипаж был спасен».

«Стрелок-радист И. И. Боровиков участвовал в дневном бомбардировании переправы на реке Березина у Бобруйска. В результате сильного огня ЗА и атак четырех Ме-109 самолет загорелся. Продолжая держать связь, выполнял приказы командира корабля и принимал участие в тушении пожара».

«После дневного полета 30 июня самолет вернулся с многочисленными осколочными пробоинами. Чтобы его ввести в строй требовалось 30 часов восстановительного ремонта. В работу включился стрелок-радист М. Е. Мещеряков. Через 12 часов корабль был готов к боевым действиям»

«30 июня 1941 года экипаж заместителя командира эскадрильи Т. И. Пожидаева, выполняя боевое задание по уничтожению переправы через Березину у Бобруйска, был обстрелян сильным огнем ЗА и атакован Ме-109. Несмотря на обстрел, выполняя команды бомбардира, вывел корабль на цель и поразил ее. Однако самолет был подожжен истребителем. Экипаж, получив сильные ожоги, выпрыгнул на парашютах и приземлился в районе наших войск».

«При выходе на цель самолет был обстрелян сильным огнем ЗА и атакован истребителями. Заметив растерянность летнаба, борттехник И. В. Демидов сам лично начал сбрасывать бомбы на цель и только тогда, когда корабль был объят пламенем, покинул его. На земле проявил исключительную заботу о раненых летчиках, затем доставил их в госпиталь».

«Самолет, на котором находился штурман С. Г. Горбачев, получил 60 пробоин. Но задание экипаж выполнил».

В представлении к ордену Красной Звезды борттехника А. С. Быкова указано: «30 июня при выполнении боевого задания по бомбардированию переправы у Бобруйска, несмотря на ураганный огонь и атаки истребителей, в результате которых корабль получил 65 пробоин, экипаж задание выполнил и вернулся на свой аэродром».

Устаревшие бомбардировщики практически всегда применялись исключительно ночью, и у того же 3-го ТБАП дневных боевых вылетов было выполнено всего лишь 9, включая 6 собственно 30 июня. Как 3-й ТБАП, так и его собратья 1, 7, 14, 250 и 325 ТБАПы в отличии от многих дальнебомбардировочных полков не теряли боеспособности в самые трагические дни 1941 года и работали как в качестве ночных бомбардировщиков, так и как транспортные самолеты, участвуя в выброске воздушных десантов, снабжения частей горючим, перевозки грузов в блокадный Ленинград внеся огромный вклад в приближении победы.

Экипажи 3-го ТБАП сбитые 30 июня:

- зам. комэска старший лейтенант Тихон Иванович Пожидаев;

- начальник связи авиаэскадрильи старший лейтенант Петр Петрович Гаврюк - погиб;

- второй пилот младший сержант Сергей Кондратьевич Максимов - ранен;

- воздушный стрелок-радист старший сержант Иван Александрович Бойков - погиб;

- воздушный стрелок старшина Михаил Федорович Винокуров - погиб;

- воздушный стрелок старшина Иван Ефимович Шумов - погиб;

- борттехник воентехник 1-го ранга Таранов Андрей Николаевич - ранен;

- бортмеханик младший воентехник Борис Львович Малкин - погиб. 

- командир корабля лейтенант Арсен Галустович Хачатуров - погиб;

- второй пилот младший сержант Марк Моисеевич Новиков – ранен;

- штурман отряда лейтенант Николай Федорович Платонов - погиб;

- воздушный стрелок-радист младший сержант Сурен Габрилович Саркисян- погиб;

- воздушный стрелок младший сержант Григорий Лазаревич Оверин - погиб;

- воздушный стрелок младший сержант Федор Иванович Тишаков - ранен;

- бортмеханик младший воентехник Семен Никитович Антошин - погиб; 

- бортмеханик младший воентехник Александр Иванович Черепанин- погиб.

- командир корабля лейтенант Александр Федорович Тырин - ранен;

- второй пилот младший сержант Андрей Семенович Корень – ранен;

- воздушный стрелок-радист ефрейтор Иван Васильевич Кулешов - погиб;

- воздушный стрелок младший сержант Григорий Семенович Ахвердов - ранен;

- бортмеханик воентехник 2-го ранга Николай Васильевич Стариков - погиб.

Остальной состав экипажа неизвестен, так как в документах отражены только убитые или раненные.

Большая часть ТБ-3 3-го ТБАП была относительно поздних модификаций с моторами М-34р и кормовыми стрелковыми установками. Судя по всему, в полку была «цветовая» система номеров, каждый цвет относился к определенной эскадрилье. Благодаря двум разбитым 28 июня 1941 года на полевом аэродроме Лубнище (Княжицы) северо-западнее Могилева, удалось восстановить облик самолетов 3-го ТБАП. В тот день самолеты полка перебрасывали бензин с аэродрома Шайковка, и часть экипажей садилась уже в темноте в 23:30, в результате ТБ-3 №22592 который пилотировал старший лейтенант Глаголев Михаил Васильевич из 3-й АЭ на пробеге врезался в стоявший ТБ-3 №22620 командира 1-й АЭ капитана Стребулаева Николая Ивановича.

В результате столкновения у самолета №22620 была отломана носовая часть, поломан лонжерон левой плоскости и второй мотор и лопасти винтов кроме того был тяжело ранен воентехник 2-го ранга Бурляй находившийся в корабле. У самолета №22592 Отрублена левая плосткость по 3-ю нервюру, выведены из строя моторы №1 и 2. Оба самолеты были списаны на запчасти, но естественно разобрать их не успели.

Учитывая, что аэродром Лубнище находится на дороге Минск - Березино - Могилев самолеты довольно неплохо отфотографированы немецкими военнослужащими:

ТБ-3 №22620 командира 1-й АЭ капитана Стребулаева Николая Ивановича, у него видны повреждения, описанные в аварийном акте, тактический №1 белый.

ТБ-3 №22620 командира 1-й АЭ капитана Стребулаева Николая Ивановича, реконструкция по фото, художник А.Казаков.

ТБ-3 №22592 - у него так же хорошо видны повреждения, сломанная плоскость, тактический номер не видно.

ТБ-3 тактический №4 красный, судя по расположению тактического номера самолет 3-го ТБАП, сбит летом 1941 года. Реконструкция по фото, художник А.Казаков.

Михаил Тимин

Список использованных источников:

К.М. Симонов. «Живые и мертвые». Трилогия. М., "Художественная литература", 1989.

А. М. Сергиенко. «История 23-го гвардейского Белгородского Краснознаменного авиационного полка дальнего действия». – Белгород: КОНСТАНТА. 2013.

Jochen Prien. «Jagdfliegerverbände der deutschen Luftwaffe 1934-1945. Unternehmen "BARBAROSSA" Einsatz im Osten - 22.06. bis 05.12.1941».

ЦАМО РФ, фонд 239-го гв БАП.